Групповая выставка Persona в Alina Pinsky Gallery исследует жанр портрета и предлагает взглянуть на него как на диалог — между художником и моделью, произведением и зрителем, между миром внутренним и внешним. В экспозиции объединены работы в разрезе 100 лет как современных российских авторов, так и художников прошлого века — от Леона Зака до Евгения Музалевского. Неординарные яркие портреты представлены в нескольких медиумах: живопись, графика, вышивка, фотография. Выставку можно успеть посмотреть до 9 августа. Название Persona отсылает к теории Карла Юнга и фильму Ингмара Бергмана 1996 года.
По Юнгу, Персона — это архетип, представляющий социальную роль, которую человек играет, выполняя требования общества. Подобных масок может быть множество в разных отношениях, но главное, что они не отражают истинную идентичность каждого человека. Об этом размышлял и Бергман в фильме «Персона», где драма личности как раз раскрывается через взаимодействия внутреннего «я» и «маски».
В культуре и искусстве образ маски появлялся еще с древних времен, развивался и переосмыслялся до современности. Первые маски в африканских племенах служили «мостом» между миром духов и людей. Они использовались для обрядов и ритуалов. У каждого племени маски отличались: вытянутые профили у народа Дан, яркие узоры у Куба, строгие «Белые маски» у Пуну. В начале XX века эти образы вдохновили художников нового времени. Пикассо, Матисс и Модильяни переносили характерные черты масок в свои работы. На выставке Persona подобные отсылки к архаике встречаются в деревянных объектах Игоря Шелковского. Его маски предельно геометричны, выразительны и напоминают об ацтеках, племени майя.
В античности маски использовались в театре, позволяя актерам быстро перевоплощаться в разные образы. Позже, в комедии дель арте появился ряд узнаваемых героев: жадный Панталоне, лукавый Арлекин и другие. Каждая маска отражала устойчивый социально-психологический тип. Подобно актерам, люди иногда становятся заложниками единственной роли. В начале XX века Всеволод Мейерхольд проявил интерес к эстетике комедии дель арте. В его системе биомеханики, задуманной как Станиславского, звучат отголоски масочного театра.
Мейерхольд делал акцент на подготовке тела актера: развивал ритм, точность и осознанность движений. Жесты и реакции он типизировал до условных знаков, скрывая личные эмоции за тщательно выверенной формой. Один из примеров постмодернистского прочтения использования маски — фотографические автопортреты Синди Шерман. Будучи феминистской художницей, она примеряла на себя роли женщины, принятые в обществе. С конца 1970-х она снимала себя то в халате домохозяйки, то в туфлях ранней Голливуд-старлетки, то в гротескном гриме клоуна. Эти автопортреты — размышление о том, что за социальными шаблонами теряется живой человек, который гораздо шире их.
В серии Untitled Film Stills Синди Шерман воссоздает вымышленные сцены из несуществующих фильмов, а в цикле Clowns преобразует улыбку в зловещую маску. Ее произведения служат тревожным отражением того, как медиа и общество формируют наши лица, желания и поведение. Британский художник Фрэнсис Бэкон в своих работах изображает лицо как отражение внутренней боли. Возникающая «маска» — результат травмы. Бэконом вдохновлялся Василий Кравчук, один из художников выставки Persona. В его серии «Сверхувеличение» лица размыты и неузнаваемы.
Дэвид Боуи использовал маски как инструмент самопрезентации, превращая свои образы в отдельные нарративы. Он считал, что перевоплощения позволяют ему проявлять эмоции на сцене. Для Боуи идентичность была динамичной, и он постоянно менялся, опережая время. Эти трансформации помогали ему переживать личные трудности, но иногда приводили к потере себя в образе. На выставке в Alina Pinsky Gallery Наталия Турнова в крупных нео-экспрессионистических портретах тоже передает сложные человеческие эмоции: любовь, страх, гнев.
В настоящий момент маски буквально присутствуют в нашей жизни — ежедневно мы видим фильтры в соцсетях, призванные улучшить внешность. Мы не различаем других и не принимаем свой естественный вид. Это побуждает многих людей создавать «маску» хирургическим путем, чтобы приблизиться к стандарту красоты. Маска стала нормой, а лицо — исключением. Но не теряем ли мы при этом что-то важное — связь с собой, с тем самым живым, пусть и несовершенным «я»? Портрет сегодня — больше, чем реалистическая передача внешности человека. Он может быть образом, символом, маской, или стать способом самопознания.
На выставке каждый художник рассматривает портрет и переданный архетип по-своему. Исследуются границы между образом и самим человеком, его лицом, его личностью. Евгений Музалевский в характерной абстрактной манере преподносит фигуру матери. Наташа Хабарова в «Автопортрете» обращается к самой себе, отворачиваясь при этом от зрителя. Лев Повзнер пишет лица без глаз — будто истинное зрение теперь обращено внутрь. В портрете Camargue Тима Парщикова призрачный образ напоминает кадр из старой киноленты или снимок, сделанный дрожащей рукой.
Читайте также:
