12 мая поэт и большой модник Андрей Вознесенский отпраздновал бы 90-летие. К юбилею в Центре Вознесенского открылась масштабная выставка «Вознесенский. ЕЩЕ». Проект опирается на обширные архивные и художественные материалы и предлагает впервые посмотреть на Вознесенского как на художника поп-арта. В экспозиции представлены уникальные видеомы (визуальные поэтические работы, созданные им в 1990-е), реконструкции художественных инсталляций Вознесенского, а также редкие документы и экспонаты из личного архива поэта и его жены, Зои Богуславской, которые до сих пор никогда не были показаны публике. Увидеть выставку можно до 27 июля, а о том, какое место занимали искусство и мода в жизни поэта, — в нашем материале.
16 февраля 1986 года президент США сидел в знаменитом кресле у камина в Овальном кабинете Белого дома и со специальной гуттаперчевой улыбкой американской вежливости задавал вопрос своему визави:
— Где вы шили свой пиджак? Очень элегантный.
— От «Валентино», — честно ответил Андрей Вознесенский, патриотическим долгом которого было соврать, что такое шьют на фабрике «Большевичка».
Вознесенский был первым русским поэтом, которого принимали в США на таком уровне, и, безусловно, единственным писателем, который говорил с президентом США о моде, проще говоря, о тряпках. Разговор о литературе с Рейганом не удался. На вопрос Вознесенского, кто из русских писателей повлиял на него в молодости, президент США выдержал долгую паузу и ответил абстрактно, мол, читал мировых классиков. Зато о пиджаках разговор получился.
— У меня тоже есть такой, но поярче, в клетку, — заметил президент в продолжение пиджачной темы.
— Поярче сейчас уже не носят, господин президент, — мягко заметил Вознесенский.
На поэте в тот день был действительно элегантный светло-серый пиджак, белая рубашка и галстук. Вообще-то галстуков Вознесенский не носил, но на сей раз надел — «ради Державы». Расстегнутая верхняя пуговица рубашки должна была символизировать независимость.
Впрочем, избалованному голливудским прошлым американскому президенту по части моды, как и по части литературы, было трудно тягаться с Вознесенским. Для Рейгана мода была частью жизни и естественным элементом социальной иерархии. А для Вознесенского…
Послевоенная Москва — это поношенные шинели, застиранные гимнастерки и серо-черная, как тогда говорили, немаркая гамма скудных, латанных и перешитых одежек. Но Вознесенский учился в одном классе с Андреем Тарковским и первые уроки моды получил прямо из рук будущего гения режиссуры. В один прекрасный день Тарковский явился в школу в оранжевом пиджаке, который был ему страшно велик и выглядел, как пальто. Из-под оранжевых бортов торчали красные брюки-дудочки. Зеленая попугайная шляпа венчала этот удивительный наряд. С этого момента юный Вознесенский уже точно знал, что такое мода.
Оставьте свои наивные рассуждения про элегантность европейских брендов, господин президент. Что вы в этом понимаете? Мода это не иерархия, не костюм для вечеринки с коктейлями и уж вовсе не костюм для официальных встреч. Мода — это когда на вас оборачиваются все встречные девушки, когда ваш костюм говорит о вашей душе больше, чем о вашем здравом смысле и содержимом вашего кошелька. Мода — это когда глава КГБ СССР Александр Шелепин кричит вам вслед с кремлевской трибуны «Вы битник!», а генеральный секретарь Хрущев требует вашего немедленного изгнания из страны. И все это только за то, что вы пришли навстречу в водолазке и без галстука. Мода — это мужество быть не серой мышью с задворок советского социума, а Настоящим Поэтом, свободным не по факту законодательно закрепленных в конституции свобод, а по собственному выбору и таланту.
Все это, в отличие от Рейгана, Вознесенский прекрасно знал. К 1980 годам он уже определился со своим личным стилем — разноцветные, сшитые в старых европейских традициях Парижа и Лондона пиджаки от «Валентино», рубашки на стоечке, шейные платки и никаких галстуков (после того страшного скандала в Свердловском зале Кремля, когда на него орал Хрущев, он не носил галстуки принципиально). Но все это было уже потом, а сначала была скудная юность и безумная поэтическая молодость, когда в магазинах продавались рубашки в клеточку и убогие черные пиджаки с набивными плечами. Вознесенский отверг советский ассортимент сразу и бесповоротно. Одежда означала то, над чем он работал всю жизнь, — образ, метафору, рифму. Поэт, ученик самого Пастернака, должен был быть узнаваем. Он должен был отличаться от стиля улицы так же, как стихи отличаются от прозы. Тогда Вознесенский, чтобы не подражать Тарковскому, выбрал образ поэта-судьбы — черные кожаные куртки, черные свитеры, пронзительный взгляд и звонкий голос. Девушки действительно оборачивались. Да и не только девушки.
Мода, конечно, многое подсказывала. Когда во время Московского фестиваля молодежи и студентов в 1957 году 24-летний выпускник МАРХИ увидел на студентах-африканцах яркие многоцветные пиджаки, стало понятно, что это его. Евгений Евтушенко эту страсть вполне разделял и тут же возвел ее в культ. Вознесенский ограничился лишь редкими пестрыми вкраплениями в гардероб, в повседневной жизни предпочитая цвета классики — черный и белый. Именно в таком виде — темная куртка, светлая рубашка с воротником-стойкой, фуражка и шарф — он предстал перед журналистом Vogue Ольгой Карлайл во время интервью 1972 года. Съемка получилась шикарной, а Карлайл окрестила его поэтическую черно-белую гамму «русским стилем». Шарф, правда, был от Yves Saint Laurent, фуражка от Christian Dior, а рубашка от любимого Valentino, да и вообще, к тому времени давно уже выездной Вознесенский одевался исключительно в Париже. Но для американцев, обожавших простые наглядные символы, все это было таким русским, даже «боярским».
Впрочем, Советский Союз обожал символы еще больше, чем Америка. Именно после того самого исторического фестиваля в Москве появилось и робко заявило о себе некоторое представление о моде. Одежда и то, что в мировых модных домах называлось аксессуарами, тогда, в первые годы Оттепели, тут же стали символом свободы, имевшим вполне конкретный противоправный оттенок. В самом деле, откуда у честного советского гражданина могут быть джинсы? Фабрика «Большевичка» не производила ничего подобного. Стиляги и агенты в штатском отлично знали, откуда. Вся Москва была покрыта сетью темных подворотен, где фарцевали чеками Внешпосылторга, дававшими право на вход в знаменитые «Березки», и просто иностранным шмотьем. Джинсы, купленные из-под полы, опытные люди советовали перед надеванием намочить, потом надеть и дать высохнуть на себе. В итоге джинсы так обтягивали советские попы, что их было почти не отличить от американских. Разумеется, Вознесенский этот «мокрый» метод тоже практиковал.
Тогда же, в начале 1960-х, в Москве на закрытых показах, а потом и в кино крутили шедевры Феллини «Восемь с половиной» и «Сладкая жизнь». Оттуда цепкий глаз Вознесенского и выхватил стиль костюмов от Valentino — строгие, скроенные по фигуре, слегка олдскульные, отправлявшие воображение не столько в современную Европу, сколько в ее великое прошлое — ар-деко, салоны перед первой мировой, Мата Хари, Оскар Уайльд. Все это Вознесенский обожал. В конце концов, именно это, а вовсе не то, что советовали модные журналы, и стало тем знаменитым стилем Вознесенского, который вошел в анналы великой русской литературы, сделав его почти единственным советским денди. «Стиль — это человек», — сказал в конце XIII века француз, граф де Бюффон. Вознесенский мог бы продолжить: стиль — это поэзия.
Читайте также:
