— Как родилась идея вашего бренда?
Я давно занимаюсь обувью, примерно с 2014-го. Идея не вынашивалась, она родилась сама в пандемию, когда мы все сидели дома: захотелось создать тапки, в которых можно было бы выйти на улицу. Эта идея совпала с моей философией: дом — сакральное место, где наши мнения и желания подлинны, на них не влияет окружающая среда.
В детстве я закрывался в своей комнате, мастерил какую-то одежду, переодевался. Мог перед зеркалом воображать себя рэпером, а потом выходить на улицу уже вдохновленным. Сейчас так же, дома я набираюсь сил и энергии. И тапки стали таким предметом, который смог бы перенести эту энергию за пределы сакрального места.
— Какой у вас бэкграунд?
Я начинал на производстве люксовой мужской обуви. В свое время в Петербурге было хорошо оснащенное предприятие полного цикла Goodyear Welt, они обули, кажется, всех чиновников. У них был прайс от 35 до 250 тысяч рублей, насколько я помню. Я проработал там год, потом уехал в Бельгию и далее работал со студентами Антверпенской академии моды. Они мне присылали свои каляки-маляки, а я придумывал, как это реализовать в жизни. Это и была моя школа, потому что приходилось воплощать совершенно безумные идеи. И потом я пришел в Grunge John Orchestra. Explosion, где увидел, как работает серьезное большое предприятие. Я ездил на выставки Premier Vision, Liniapelle (крупные текстильная и обувная выставки во Франции и Италии — прим. Now), они реально открыли мне глаза.
После я ушел оттуда помогать с брендом Artskill Store своей девушке. И когда пришел ковид, я уже перешел на Homies. Изначально это был эксперимент, я не прописывал какую-то бизнес-модель даже. Но каждый приезд в Москву доказывал, что вот теперь этим я буду заниматься постоянно.
— Как вам помог опыт работы на производстве?
Это очень важный опыт. Может, это пафосно звучит, но я довольно одаренный. На производстве я занимался покраской обуви, разрабатывал сезонные паттерны. С недельным объемом работы я справлялся за два дня, а в остальное время узнавал, как делать обувь — от колодки до построения и затяжек. Я обул сначала своих друзей, потом друзей друзей. Всегда получались своего рода портреты. И как-то мы даже сделали выставку с моим другом-художником: он писал портреты, а я создавал к его работам обувь. И герои картин приходили, узнавали себя в этой обуви, покупали ее.
— Почему вы пошли работать именно в Grunge?
Я давно следил за ними, года с 2010-го. И мне из российских брендов хотелось поработать именно с ними, откликнулось то, что они делали.
— За кем следите сейчас из российских дизайнеров?
Честно говоря, вообще ни за кем. Есть Vatnique – классные ребята, мне нравитcя их подход, но сам пока не ношу. Есть марка J.Kim. У них вещи такие, с завязочками. Вот, пожалуй, это мне нравится, но она женская, и не из России, кстати.
— А если говорить о западных дизайнерах, чья эстетика вам близка? Что может носить человек, который носит Homies?
Я очень люблю Martin Rose, John Elliott. Всегда вдохновляли Aitor Throup. А Homies легко сочетать с Dries Van Noten, Jil Sander и японскими брендами. Эстетика этих марок созвучна нашей.
— Кто вообще ваш покупатель?
В основном — уверенные, осознанные девушки, которые работают, они в курсе повестки. По возрасту — от 25 до 45. Мужчины — примерно так же.
Если у девушек основное качество — целеустремленность, то парни более спокойные, как будто они уже все поняли
Если брать голую статистику, то женский сегмент основной — 80–85%. Думаю, это следствие нашей политики продвижения: это больше сарафанное радио, сторис в инстаграме (принадлежит Meta — организации, запрещенной в России, — прим. Now). За этим больше девушки следят.
— Как-то поменялся спрос за последние месяцы?
Сложно сказать. Мы прогнозировали сезонный рост — он случился. У нас нет статистики, но по моим ощущениям, в прошлом году было примерно то же самое.
— То есть нет такого, что все резко переключились на российскую обувь?
У нас есть клиенты, которые говорят «теперь на нас одна надежда» — я серьезно. Но есть и те, кто приходят за парой обуви и на следующий день улетают из России. Они забирают тапки как какой-то символ что ли. Ну и, конечно, покупают, потому что все остальное дороже, а то, что дешевле — хуже.
— Как формировались ваш ассортимент и ценовая политика?
Сыграло роль множество факторов. Раньше у нас была одна подошва, менялся только верх. Тоже своего рода коммерческий ход — все унифицировать, чтобы было легче работать на аутсорсе. С января у нас собственное производство — оно расположено в России, я прямо топлю за это. С ним стало проще дополнять модельный ряд.
Еще один фактор — восприятие российского бренда, не все готовы покупать отечественную обувь. Поначалу клиенты не понимали, что за такие деньги может быть хорошее качество. Мы сотрудничали с «Бабочкой» (Babochka — концепт-стор в Санкт-Петербурге — прим. Now), у них довольно состоятельные клиенты. Они смотрели и не понимали: картинка — классная, цена — не очень. Отчасти поэтому мы пока приостановили сотрудничество.
Сейчас на рост цен влияет стоимость материалов. Из-за гидрофобных свойств для подошв наших базовых моделей мы используем тунит — это не самый дорогой материал, кожа еще дороже. На тунит, бывает, жалуются, что он скользит, поэтому мы подумываем полностью перейти на кожаную подошву. Хотя она так же скользит и требует установки наката в наших условиях, зато к ней точно не будет вопросов. Но, конечно, это скажется на цене.
— Почему вам так важно делать обувь в России?
Это часть моей миссии. Мне бы хотелось повлиять на вкусы наших сограждан, и было бы как-то лицемерно делать это за границей.
— Как вообще обстоят дела с поставками материалов?
Мы успели до пандемии найти классную фабрику в Италии. Это турки, с ними сотрудничают Acne Studios, Dries Van Noten. Мы у них закупаем овчину. Основная проблема — подошва. Есть какие-то запасы vibram, но в целом поставщики говорят, надо ждать осень. Они налаживают новые цепочки.
Я в этом плане спокоен — не только ведь мы заинтересованы в этих поставках, им тоже нужно продавать товар
— В плане коммуникации нет сложностей?
Вообще нет, я с таким не сталкивался ни в одной стране. Просто все ждут возможности вновь начать работать.
— Со своими материалами у нас все совсем печально?
С кожей все не так плохо, но все остальное — да, печально. В России не умеют делать комплектующие для подошв, сами подошвы, стельки и прочее. Я знаю топовое производство во Франции, там делают подошвы из каучука, пробную партию будут практически контрабандой нам отправлять в чемоданах.
— Пришлось отказаться от каких-то планов, коллабораций?
У нас была задумка коллаборации с одним ювелирным брендом. Но сложности возникли даже не из-за текущей ситуации, а из-за того, что убрали упрощенку. Нишевым брендам сейчас сложнее существовать. Мы планировали в сентябре делать шоурум в Париже, это, естественно, сейчас неактуально.
Еще была идея у моего приятеля-бельгийца — потомственного батлера. Его клиент — владелец онлайн-магазина, где продается все для яхт. Такой «Озон», но для яхт, с курьерами по воде. Приятель предлагал вывести туда Homies, сделать нашу обувь на палубной подошве. Пока этот проект тоже в стопе.
— Какую обувь вы сами носите, кроме Homies?
Последнее время погрузился в скейтбординг, у меня много кед Vans. Есть таби Margiela, но я их надевал один–два раза. Французские ботинки Paraboot ношу часто.
— Что, на ваш взгляд, помогает сформировать вкус?
Насмотренность. И прислушиваться к себе.
Хороший вкус — это когда насмотренность сочетается с твоим внутренним «я»
— Есть что-то, что вас напрягает в том, как выглядят люди на улицах в России?
Мы все очень закомплексованы. Максимум, что люди делают — повторяют за кем-то. А чтобы привнести что-то свое — мы боимся. С самовыражением все плохо. То есть человек может надеть какие-то яркие кеды, но видно, что чувак подсмотрел это где-то. Или девушки копируют героинь сериалов — повторяют прически точь-в-точь. У меня такое вызывает отвращение.
— Как это бьется с тем, что у вас сдержанная лаконичная обувь? Это ведь больше про униформу, чем про самовыражение.
Это удобная обувь, которая не сковывает движения. Она как бы домашняя. Я как раз говорил, что дома ты беспрепятственно принимаешь себя. Наша обувь позволяет вынести это чувство за пределы дома. К тому же она сочетается с чем угодно.
— Есть клиенты, которые носят Homies именно дома?
Да, мы делали под заказ тапки для дома с мягкой подошвой, которая не царапает деликатные поверхности.
— Прогнозируете повышение цен в обозримом будущем?
Нам пришлось повысить ценник на базу, надеюсь, что больше не вырастем. Примерно на 20% стало дороже.
— Давайте устроим небольшой блиц. Лучшее, что может надеть мужчина?
Хорошие брюки.
— Худшее, что может надеть женщина?
То, что она надевает не для себя, а для кого-то, чтобы понравиться.
— Что удобнее — тапочки Homies или кроссовки?
Так, ну тут блиц не получится. Я выступаю за то, что у всего должна быть своя функция. И Homies — это про неспешные обеды где-нибудь на юге Италии. А кроссовки — про бег и спорт. Хотя вот Кирилл из Vatnique забирался в тапках в горы на Красной Поляне.
— В какой коллаборации вы бы точно согласились поучаствовать?
С 10.gran — ну вот и рассказал. Это как раз та коллаборация, которую мы очень хотим осуществить.
— О чем вы мечтаете?
Иметь дом на берегу океана с собственным серф-спотом.
— Лучшее место, куда можно отправиться в обуви Homies?
Так я уже ответил — на обед на южном побережье в Италии. И потом на яхту. Я знаю, что именно так и происходит, — нам же клиенты фоточки присылают.
